Часть 3. Флуктуация систем, истины и знания

Гордость за научный прогресс и опьянение эмпирической исти­ной разделяли многие великие умы. Вот несколько примеров,

Кампанелла ( 1568-1639): «Наш век за свои сто лет сделал боль­ше, чем весь мир за предыдущие четыре тысячелетия; в последнее столетие было напечатано больше книг, чем за пять тысячелетий до него, ибо он пользовался современными изобретениями: кни­гопечатанием, артиллерией и морским компасом»⁵⁰.

Лейбниц (1646-1716): «Мы живем в подлинно философский век, когда мы проникли в глубочайшие тайны природы. Многое нам открылось в сфере прекрасных искусств, в создании жиз­ненного комфорта. Нам помогают бесчисленные инструменты и механизмы. Открыты даже неведомые ранее секреты наших тел, не говоря уже о том, что и на древность ежедневно излучает­ся новый свет»⁵'.

Фрэнсис Бэкон (1561-1626): «Ни один век не был более счаст­лив в свободе исследования, чем нынешний».

И даже Мартин Лютер (1483-1546) писал в 1521 г.: «Кто бы ни читал эти хроники, обнаружит, что эти сотни лет, прошед­шие с рождения Христа, во всех отношениях не имеют себе рав­ных в истории мира».

И так далее. Мы слышим и читаем подобные заявления каж­дый день почти во всех газетах, в любых выступлениях полити­ков, на лекциях профессоров, на проповедях священников — практически везде.

Нижеследующие выдержки рисуют типичную картину пре­восходства научных истин над всеми другими, их взаимную враж­ду, а то и войну, молчаливую или открытую, тайную или явную.

Декарт (1596-1650), вовсе не будучи экстремистом или атеи­стом, писал: «И хотя религия многому учит относительно этого предмета (о природе души и ее бессмертии), я тем не менее при­знаю за собой слабость, которая, по-видимому, свойственна большей части человеческого рода, а именно: хотя мы хотим верить и даже считаем, что твердо верим всему тому, чему нас учит религия, — все-таки нас, как правило, трогают не пропо­веди, а то, что вошло в наше сознание благодаря естественному и чистому разуму»⁵².

«Показания» такого свидетеля (пристрастного, но в данном случае именно из-за его пристрастия и заслуживающего особо­го доверия), как Боссюэ (1627-1704), рисуют картину объектив­ных итогов давления научной истины на религиозную истину веры. Фактически ученые, пишет он, «отрицают сотворение мира

14. Качественная сторона флуктуации систем истины и знания 343

и искупление, упраздняют ад, отменяют бессмертие, лишают хри­стианство всех его таинств и превращают его в философское учение, согласующееся с рассудком, для которого все религии одинаковы. Основания веры подорваны, на Священное Писа­ние нападают открыто и прокладывают дорогу к деизму, за ко­торым скрывается атеизм»⁵³.

Короче говоря, теперь со стороны победителя (эмпиризма) истина веры начала испытывать «грубое третирование» — та­кое же, какое она культивировала по отношению к истине чувств, когда одержала победу в эпоху раннего христианства

Многие ученые: Кеплер, Ньютон и другие — были, вне сомне­ния, людьми религиозными, но объективные результаты их на­учных открытий часто наносили ущерб им самим или бесцере­монно использовались другими в полемике со сторонниками истины веры и разума — причем вопреки желанию самих уче­ных, как это было в случае с Ньютоном, написавшим свои вели­кие «Principia» (на которых основана «Классическая механика и физика») и «Комментарий к Апокалипсису».

Что касается сомнений и скептицизма, то их семена снова возникли одновременно с начавшимся упадком идеалистичес­кого рационализма, после чего они — сначала еще раз ненадол­го исчезнув, — проросли почти одновременно с быстрым взле­том эмпиризма (приблизительно в начале XVI в.). С тех пор скептицизм сопутствует нам вплоть до сегодняшнего дня. О внут­ренней причине определенной недостоверности эмпиризма упо­миналось выше.

Эту причину, так же как и сомнения всякого рода, хорошо понимали и улавливали тонкие умы XV1-XVII столетий. Приме­ром может служить Б. Паскаль (1623-1662): «Куда би: я ни по­глядел, меня везде окружает мрак. Все, являемое мне природой, рождает лишь сомнения и тревогу»⁵⁴.

Чуть позднее такие мыслители, как Монтень (1533-1592) и Пьер Бейяъ (1647-1706), во многом способствовали произраста­нию семян скептицизма и пытались доказать, что, хотя ни рели­гиозная, ни научная истины не обладают достоверностью, это в принципе не имеет значения, поскольку с практической точки зрения достоверная истина полезна не больше, чем заблужде­ние.

Начав с истребления истины религии, скептицизм не мог ос­тановиться на этом — он обнаружил тенденцию к изничтоже­нию не только науки, но и всего того, что служило прибежищем Для любой достоверности. И весьма преуспел в этом. После ре-