Просвещение

Важнейшей ее чертой является рационализм. Имеется в виду рацио­нализм в самом широком понимании. Культура Нового времени ставит разум («рацио») исключительно высоко. По сути дела, возникает свое­образный культ разума. Это прежде всего культ научного разума — уве­ренность в безграничных возможностях науки. Новое время производит переворот по сравнению с тем, как понимало разум традиционное

христианство. Теперь для разума не признается никаких ограничений. Основанием такого понимания является уверенность в рациональности всего сущего, всей Вселенной и каждой отдельной ее части. В основе Универсума лежат разумные принципы. Известным современным исследователем новоевропейский рационализм описывается следующим образом: «Так как предполагается, что <...> разум человека и постигае­мая разумом природа действуют на основе устойчивых и неизменных принципов, то и отношение между ними тоже предполагается устойчи­вым и неизменным. В таком случае задача философа заключается в том, чтобы анализировать и объяснять неизменные и универсальные прин­ципы человеческого понимания... Неизменный разум господствует над неизменной природой согласно неизменным принципам. Реальным был лишь вопрос: «Каковы эти неизменные принципы?»¹

Неизменность принципов входит в самое существо разумности, поскольку разум, не имеющий принципов, перестает быть разумом. Конечно, мир изменчив и многообразен. Однако в этой изменчивости и в этом многообразии можно усмотреть нечто неизменное и универсальное. Помимо принципов наиболее общего характера есть еще принципы частные. Это то, что называется научным законом. Та­ким образом, уверенность в рациональности мироздания открывает путь к методологическому обоснованию науки.

Наука Нового времени — феномен особого свойства. Она радика­льно отлична и от «мудрости» древних, и от средневековой «учености». Эллинская мудрость — это эстетически ориентированное мастерство². Средневековая ученость — навыки умозрительно-логического мышле­ния, отправляющегося от истин Откровения и Святоотеческого преда­ния. Возникновение науки Нового времени знаменует собой радикаль­ный сдвиг в изменении структуры всего мировоззрения. Новоевропейс­кая наука закладывает основы современного естествознания. Однако для этого потребовалось новое основание самого мировоззрения. Главным в этой связи стал вопрос о достоверности знания. Очевидно, что коль скоро разум полагается главным инструментом познания реальности, которая в своем существе разумна, то основания достоверности следует искать опять же в разуме. Знаменитое cogito ergo sum («мыслю, следова­тельно, существую») Р. Декарта выступает ответом на вопрос о после­дних основаниях достоверности знания. Мыслить — значит мыслить пос­ледовательно и непротиворечиво. То, что может быть помыслено не­противоречиво, обладает наибольшей степенью достоверности. Рациональная достоверность ложится в основу новоевропейской науки.

Рационализм предопределил и тот факт, что в европейской куль­туре и истории начиная с Нового времени особую роль стала играть идейная сторона. «Вся история нового общества происходит на почве

убеждений... новое общество двигалось вперед лишь под влиянием мысли...» — справедливо заметил русский мыслитель¹.

Культура Нового времени наряду с рационализмом и научностью выдвигает еще один принцип, резко отличающий ее от культуры предшествующих эпох и составляющий важнейшую черту ее своеоб­разия. Речь идет о понимании самой культуры. Для Нового времени характерно понимание культуры как «второй природы». Культура мыс­лится как построение новой природы, сотворенной человеком, но столь же важной, как и первая. Этим самовосприятие данного типа культуры отличается от самовосприятия древней и средневековой куль­туры, в которых господствующим был принцип приспособления к при­роде. Созидательный принцип новой культуры выразился в ее посто­янной ориентации на новое, на накопление материальных и духов­ных продуктов сверх необходимого, на технологические нововведения. Переделка природы и создание на этой основе особого мира — про­дукта человеческого творчества — радикально отличают ориентацию новоевропейской культуры не только от того, что было ранее в Евро­пе, но и от того, что когда бы то ни было наблюдалось в других цивилизациях. Столь акцентированное подчеркивание активности чело­века, его созидательной мощи по отношению к миру есть пионерский шаг, совершенный новоевропейской культурой. И хотя в последующие эпохи активизм стал достоянием иных региональных культур и всего мира, приоритет в его открытии принадлежит Европе Нового вреие-ни. Забегая вперед, заметим, что в активизме новой культуры содер­жались не только заманчивые перспективы, но таились и опасности. Однако последние выявились в полном объеме в более позднее время. Только XX в. обнаружил их во всей полноте.

Очевидно, что характер культуры Нового времени предопределил ее критическое отношение к предшествующим эпохам. Новое время повело отсчет критике средневековья. С легкой руки новоевропейских авторов средневековье предстало в виде эпохи мрака и суеверия. В полемическом задоре были перечеркнуты многие замечательные достижения средне­вековой культуры. Однако это не означало, что достижения средних веков напрочь выпали из новоевропейской культуры. Нет, они служили твердой основой новоевропейской мысли. Более того, внутри после­дней не переставала действовать тенденция самокритики, опиравшаяся на сохранение связей с прошлым. Поэтому новоевропейский активизм в целом не выходил за определенные рамки. Критика прошлого не пре­вращалась в критику с позиций обскурантистского нигилизма. Мысли­тели Нового времени стремятся вписать установку на активизм в рамки духовных ценностей, а не отбросить духовные ценности как таковые. Они далеки от того, чтобы не видеть в этом проблемы или упрощать ее. Отношение новой культуры к ценностям христианского проис-

¹ Тулмин Cm. Человеческое понимание. М., 1984. С. 36. ' См. раздел «Философия античной классики».

¹ Чаадаев П.Я. Соч. Т. 1. С. 334-335.

хождения, осмысление их под новым углом зрения и составляет одну из важнейших тем западноевропейской философской классики.

Новоевропейская культура тесно связана с Просвещением. Просве­щение — особое идейное и культурное течение, оформившееся в За­падной Европе в конце XVII-XVIII в. Его крупнейшими представите­лями принято считать таких мыслителей, как Дж. Локк, Монтескье, Д. Дидро, Вольтер, Ж.-Ж. Руссо, П. Гольбах, И. Гердер, Г. Лессинг и другие. Значение Просвещения выходит далеко за рамки эпохи, в ко­торую жили и творили его представители: почти весь последующий XIX в. прошел под знаком торжества идей Просвещения. Просветите­ли видели радикальное средство совершенствования общества и чело­века в распространении знаний, науки, в просвещении и правильном воспитании человека. В основе их мировоззрения и философии лежала убежденность в разумности мироздания, а следовательно — в возмож­ности построения общества в соответствии с разумными принципами воспитания «разумного» человека. Просвещение связано с подлин­ным культом Разума, под которым просветители подразумевали прин­ципы современной им классической науки. Для них характерно пред­ставление о «радикальном добре» в человеческой природе, согласно которому человек по своей природе добр, а его пороки связаны ис­ключительно с несовершенством общества, неблагоприятным воздей­ствием общественной среды, недостатками воспитания. В основе про­светительской парадигмы лежало разделение всего общества на про­свещенную «элиту» и непросвещенную массу, народ, которому они сочувствовали и направляли свои усилия на его воспитание и просве­щение. Характерной для Просвещения была также установка на пре­образование общества согласно научно обоснованному проекту. По­здние просветители, постепенно убеждаясь в том, что общество -«народ» — плохо поддается просветительскому и воспитательному воздействию, допускали применение насилия в целях улучшения об­щественной жизни. Безусловная заслуга просветителей состояла в том, что они как никогда высоко подняли общественный престиж науки и образования. Высокая планка оценки знания и компетентности (в про­тивовес невежеству и обскурантизму) с тех пор в странах Европы в целом никогда не опускалась.

Глава III