Философская антропология. П. Чаадаев подчеркивает ведущую роль высшего начала в человеке

П. Чаадаев подчеркивает ведущую роль высшего начала в человеке. Одной стороной человек принадлежит природе, но другой возвышает­ся над ней. Две стороны качественно различны; высшая сторона не сво­дится к низшей. Поэтому от животного начала к разумно-высшему не может быть эволюции. Если философия не учитывает высшего начала в человеке, то она превращается не более чем в раздел о человеке в зоо­логии. Подход П. Чаадаева к трактовке человека В. Зеньковский справед­ливо квалифицирует как супра-натурализм². Супра-натуралистическую концепцию человека, развитую автором «Философических писем», можно свести к нескольким главным положениям.

Прежде всего, П. Чаадаев отличает сверхэмпирическое и в этом смыс­ле сверхличное «я» в человеке от «я» эмпирического или «пагубного».

Именно через сверх-эмпирическое «я» человек приобщается к высше­му началу. Как сверхэмпирическое существо, человек способен к по­знанию, логическому мышлению, пониманию нравственного закона. В эмпирическом же существовании неизбежно проявляется пагубное «я», которое «лишь разобщает человека от всего окружающего и зату­манивает все предметы». Сознательный или бессознательный отрыв от высшего начала склоняет человека к индивидуализму и эгоизму, в то время как приобщение к высшему превращает его в подлинную лич­ность. Личность обладает абсолютной ценностью постольку, поскольку она отнесена к сверхэмпирическому, а следовательно, вечному.

Высшее начало проявляется в двух главных способностях челове­ка — разуме и нравственности. Разум есть способность к логическому, прежде всего аналитическому, мышлению. Над-индивидуальная при­рода разума отчетливо проявляется в теоретическом естествознании и математике. Индивидуальный ум подчиняется сверхиндивидуальному началу, откуда и возникает «эта чудодейственная мощь анализа в ма­тематике». Мыслить строго логически значит уметь отречься от соб­ственного произвола, от своих частичных и ограниченных интересов. Этим самым человек обнаруживает способность открывать законы бытия: «Закон только потому и закон, что не от нас исходит, истина потому и истина, что она не выдумана нами»¹. Своего рода логическое самоотречение однородно с самоотречением нравственным и вытека­ет из того же начала.

Наши идеи о добре, долге, добродетели рождаются от потребнос­ти подчиниться высшему началу. Нравственность, представления о добре и зле зависят не от нашей преходящей природы, не от нашей изменчивой воли, не от наших желаний. Человек подчиняется обще­му порядку вещей; все люди находятся под властью его силы. Всем людям и человечеству в целом присуще общее понятие блага. «Как могло бы человечество в целом шествовать вперед в своем беспре­дельном прогрессе, если бы в сердце человека не было одного миро­вого понятия о благе, общего всем временам и всем странам,.и, сле­довательно, не человеком созданного?»² Мы часто отступаем от дол­жного, но это лишь потому, что мы не в силах устранить влияние наших наклонностей. Нравственное чувство развивается не непосред­ственно через мышление, «а через те таинственные побуждения, ко­торые управляют людьми помимо их сознания... ум бывает поражен то примером, то счастливым стечением обстоятельств, подымающих нас выше самих себя...»³

Разум и нравственность формируются в человеке через общение с другими людьми, через социальность. Неверно, что человек рождается

¹ Чаадаев П.Я. Указ. соч. Т. 1. С. 453-475.

² См.: Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1.4.1. С. 173.

¹ Чаадаев П.Я. Указ. соч. Т. 1. С. 360. ²Там же. С. 359. ³ Там же. С. 360.

с «готовым» разумом: индивидуальный разум зависит от всеобщего. «Всеобщий разум», по П. Чаадаеву, есть разум социальный, взятый, однако, в своем историческом развитии. «Всякий отдельный человек и всякая мысль людей связаны со всеми людьми и со всеми челове­ческими мыслями, предшествующими и последующими»¹. П. Чаадаев соглашается с известным изречением французского мыслителя XVII столетия Б. Паскаля (1623—1662): «Последовательная смена людей есть один человек, пребывающий вечно». Поэтому каждый из нас — учас­тник работы сознания, которая совершается на протяжении веков многими поколениями. Однако сама по себе социальность, как про­стое собрание людей, не рождает человеческого в человеке — ни ра­зумности, ни нравственности. Общение часто бывает внешним и пус­тым. Условием формирования разума и нравственности может быть лишь то общение, которое строится на ценностях христианства.

«Главным средством формирования души без сомнения является слово: без него нельзя себе представить ни происхождения сознания отдельной личности, ни его развития в человеческом роде»². Однако автор «Философических писем» особо подчеркивает, что человек все­гда выступает как целостное, а не только лишь умственно-сознатель­ное существо. В каждом действии, в каждом акте межчеловеческого общения участвуют, кроме разума, и воля, и эмоции, и сердце: «Весь человек целиком сообщается ближнему, и так происходит зарожде­ние сознания»³. Очевидно, что П. Чаадаев далек от абсолютизации социального в человеке. Человеческое не может быть сведено к соци­альному без остатка.

Коренное свойство человека — его свобода: «Этот образ Божий, его подобие — это наша свобода»⁴. Однако злоупотребление свободой ведет к нарушению всеобщей гармонии, к беспорядку. Злоупотребление сво­бодой чревато взаимным разрушением людей. «Наша свобода, — пишет П. Чаадаев, — заключается лишь в том, что мы не ощущаем нашей зависимости»⁵. Однако этот тезис не трактуется им в смысле кажимости или иллюзорности свободы. Речь идет о зависимости от высшего начала. Оно действует на человека не насильственно, не явственно, а незамет­но, как бы исподволь. Для свободы нет внешних ограничений, иначе это не свобода. Ориентир для правильного распоряжения свободой дает образ Христа как недосягаемый образец и пример для подражания. По сути тот же ориентир заложен «в сердце человека при творении», т.е. присущ самой человеческой природе. Ни о каком подчинении необхо­димости у П. Чаадаева нет и речи, хотя при рассмотрении проблемы

свободы он и делает ссылки на Спинозу. Автор «Философических пи­сем» в понимании свободы продолжает линию, ведущую свое начало от «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона. Свобода как под­ражание Христу отнюдь не есть подчинение закону, хотя бы и добро­вольное. Свобода — это сфера не закона, а благодати. Мы свободны не тогда, когда лицемерно подчиняемся необходимости, а тогда, когда нас ведет высшее начало — начало любви, справедливости и блага.

Гносеология в концепции П. Чаадаева определяется тремя основ­ными идеями его антропологии.

Первая, связанная с высокой оценкой нравственной стороны чело­века, позволяет мыслителю сделать радикальный вывод: «Чтобы раз­мышлять, чтобы судить о вещах, необходимо иметь понятие о добре и зле. Отнимите у человека это понятие, и он не будет ни размышлять, ни судить, он не будет существом разумным»¹. Таким образом, по П. Чаадаеву, умственные способности человека прямо зависят от сте­пени развитости его нравственного чувства, от «остроты его нрав­ственного зрения», от способности различать добро и зло. Именно христианство научило людей пониманию добра и зла, поэтому, наро­чито заостряя свою мысль, он замечает в сноске: «Почему древние не умели наблюдать? Потому что они не были христианами»². Способ­ность к анализу, к эксперименту, научному наблюдению, суждению о закономерностях имеет в качестве своей обязательной предпосылки способность суждения о добре и зле.

Вторая антропологическая идея, состоящая в признании особой роли социально-исторической преемственности в бытии человека, по­зволяет мыслителю критиковать концепции, трактующие процесс по­знания как «гносеологическую робинзонаду». П. Чаадаев акцентирует внимание на том, что процесс познания невозможно объяснить, если рассматривать отдельного человека изолированно от социально-истори­ческой преемственности поколений. Отдельный человек не начинает познание заново и «с нуля»: за ним стоит духовный опыт прошлого. В этой связи он критикует сенсуализм Дж. Локка и спиритуализм Р. Де­карта. Они сходятся в том пункте, что «и в том и другом случае мы все же будем иметь дело с тем разумом, который в себе находим»³. В позна­нии же действует еще и над-личностное начало, связанное с универ­сальным разумом исторически развивающегося человечества. Этого в одинаковой мере не учитывает формула сенсуализма «нет ничего в ра­зуме, чего бы не было сперва в ощущении» и противоположная ей формула декартовского спиритуализма, выраженная в знаменитом cogito ergo sum. Изречение Р. Декарта П. Чаадаев перевел следующим образом: «Я замыкаю все свои ощущения, и я живу».

¹ Чаадаев П.Я. Указ. соч. Т. 1. С. 380.

² Там же. С. 381.
³Там же. С. 382.
⁴Там же. С. 376.
⁵ Там же. С. 375.

¹ Чаадаев П.Я. Указ. соч. С. 365. ²Тамже. С. 358. ³ Там же. С. 387.

Третья антропологическая идея, применяемая философом для решения проблем гносеологии, — идея целостности человеческого существа. С ее учетом познание трактуется не только как активность разума, но как активность всего человека — всех его душевных спо­собностей. Познание это не чисто «головная» работа, а работа воли, органов чувств и пр. Кроме того, человек в познании выступает как нравственное и эстетическое существо. Ориентация на нравственность и красоту помогает преодолевать склонность индивидуального разума отклоняться от логически правильного рассуждения.