Часть первая. Быстрые сны 3 страница

Сегодня я узнал еще одну деталь из жизни Янтарной планеты. Оказывается,У и его братья постоянно связаны некоей телепатической (а может быть, и нетелепатической) связью с... запасным мозгом. Да, да, именно так. Я виделсвоими глазами, то есть, я хочу сказать, глазами У, длинное низкое зданиесо множеством ниш в стене, как в колумбарии. И в каждой нише - матовомерцающий металлический кубик. Если с У или с кем-нибудь из его братьев что-нибудь случится, запасноймозг всегда наготове. Берется новое тело, в него вставляется запасноймозг, который все время накапливал ту информацию, которой обладал погибшиймозг, и умерший преспокойно продолжает жить и работать, а место в нишезанимает новая запчасть. Изготовляются ли эти мозги или они как-то рождаются, металлические ониили только кажутся такими, этого я еще не знаю. Я жду каждой ночи с нетерпением наркомана. Мне пришло в голову, что янапрасно ничего не записываю. Хотя каждая, буквально каждая черточка,каждая деталь того, что я видел на Янтарной планете, врезается мне впамять, лучше все-таки записывать виденное. Не откладывая свой замысел в долгий ящик, я тут же положил перед собойчистый лист бумаги, взял ручку, написал слова "Янтарная планета" иоцепенел. В голове моей в первозданной своей яркости и четкости проплывалиплавные, округлые холмы и звучала их мелодия, но слов, чтобы рассказать оних, у меня не было. Был лишь чистый лист бумаги, и чем больше я на негосмотрел, тем больше убеждался, что никогда ни за что не смогу покрыть егостранными маленькими загогулинками, которые называются буквами и которыетеоретически могут рождать самые необыкновенные, тонкие, изысканные,трепещущие слова, способные описать все на свете. Нет, для этого нужнобыло обладать каким-то волшебством, знать заветное петушиное слово, а уменя была лишь грусть, смешанная с каким-то облегчением. Наверное, потому,подумал я, что мне в глубине души и не хотелось записывать на бумаге своезнакомство с народцем У. Наверное, я боялся, что, перенесенные на бумагу,чары исчезнут, нить порвется и я потеряю Янтарную планету. - Антошин, - сказал я и посмотрел на последнюю парту, где сидел Сергей,- ты готов сегодня отвечать? - Yes, - сказал Антошин, и все тридцать шесть голов в классе,мальчишечьи и девичьи, светлые, темные и шатенистые, причесанные илохматые, разом повернулись к Сергею. Впервые в письменной истории класса он выказал по доброй волеготовность отвечать, причем сказал это по-английски. Пусть одним словом,но по-английски. Должно быть, он и сам понимал необычность этого момента,потому что явно покраснел и насупился, отчего стал сразу интереснее. Класс замер, все хотели быть свидетелями чуда, чтобы потом рассказыватьо нем своим детям и внукам: "Как же, как сейчас помню, это было в тот год,когда Сергей Антошин сказал на уроке "Yes". Антошин ответил на тройку. Но я поставил в журнал с чистой совестьючетверку. Подошел и молча пожал ему руку. Если бы я что-нибудь при этомсказал, все пошло бы прахом. Но я молча пожал ему руку, и впервые на лицеСергея вместо брезгливой сонливости сияла тихая гордость. Черт возьми, как легко отмыкаются ребячьи души и как трудно, найтиключик, который бы к ним подходил! Два года я не знал, что делать сСергеем. Два года. В перерыве телефон в учительской каким-то чудом оказался свободным, ия, веря в то, что такой день должен быть удачным во всех отношениях,позвонил Илье. - А я как раз тебе собирался звонить, но никак не мог вспомнить, вкакой школе ты терроризируешь детей неправильными английскими глаголами.Бери карандаш и записывай. - Что, глаголы? - Запиши телефон и адрес. - Он продиктовал мне: - "Нина Сергеевна.Кандидат медицинских наук Нина Сергеевна Кербель". Записал? Ни пуха нипера. - Подожди! Что такое Нина Сергеевна Кербель? Что она делает? - Она изучает сон и сновидения. Привет от Арины Родионовны. Необессудьте, батюшка, ежели што не так. Он засмеялся и положил трубку. Ну что ж, Нина Сергеевна так НинаСергеевна. Когда я позвонил ей, она долго молчала, вздыхала в трубку, чем-тошелестела и вдруг спросила: - А сегодня вы приехать не можете? Я сказал, что могу. Она снова молчала, дышала в трубку, и я подумал,что, если и научные проблемы она решает с такой же скоростью, тайны сна исновидений еще долго будут волновать человечество. Наконец она решилась ипопросила меня приехать к пяти часам. Оказалась Нина Сергеевна красивой молодой женщиной с огромными серымиглазами. - Да, да, - сказала она, пожимая мне руку, - мне звонил наш шеф. Сам.Вы хорошо знаете Валерия Николаевича? Я неопределенно пожал плечами. Жест должен был обозначить - так себе.Конечно, это было легкое преувеличение, поскольку я первый раз слышал егоимя, но мне так не хотелось огорчать Нину Сергеевну. Не знаю почему, но явдруг посмотрел на ее пальцы. Мне было приятно, что обручального кольца яне увидел. - Валерий Николаевич мне сказал, что вы журналист... - Вообще-то... Но я к вам вовсе не по журналистскому делу... Ай да ловкач Илюша! Журналист... Нина Сергеевна вопросительно посмотрела на меня: - А я поняла, что вы журналист. Гм... Ну, раз вы здесь, слушаю вас. Это был самый трудный момент. Порог, за который так легко зацепитьсяногой и шлепнуться лицом вниз. А мне совсем не хотелось падать перед этойстройной женщиной в белом, ловко сидящем на ней халате. Интересно, естьпод ним платье или нет? Какая чушь! Но в голову мне лезли самые нелепыевопросы, лишь бы оттянуть страшный миг. Мне захотелось спросить, трудно лиизучать сон и сновидения, как она относится к теории Фрейда, почему халатна ней сидит как влитой, без единой складочки, а на других висит вялыми,жеваными хламидами, что ей снится самой. Но отступать было поздно. Нина Сергеевна терпеливо и молча смотрела наменя, и я увидел, как в ее огромных серых глазищах начинает тлетьнедоумение. Я зажмурился и прыгнул в холодную, страшную воду. - Нина Сергеевна, то, что я собираюсь вам рассказать, будет звучатьсовершенно фантастически. Я это знаю и отдаю себе в этом отчет. И я необижусь, если в любой момент вы скажете: простите, я занята, у меня многоработы. Я вздохну, извинюсь и уйду, унося... и так далее. Нина Сергеевна слабо улыбнулась и сказала: - Я действительно занята, но после такого вступления я просто должнавыслушать вас. - Спасибо, - сказал я. Весь мой ужас испарился, и я смело посмотрел на специалистку по сну.Она снова еле заметно улыбнулась и принялась рассматривать свои пальцы.Пальцы были узкие и длинные. Я начал рассказывать. Я был краток и, как мне казалось, убедителен. Ярассказал о сновидениях, о посещении психиатра. Она оторвалась от своихпальцев. Лицо ее ничего не выражало. - Ну, а что мы можем для вас сделать? - Мне сказали, что вы занимаетесь сном. - Да, наша лаборатория занимается сном. - Я думал... - Понимаете, никто в мире никакими приборами не может зарегистрировать,что именно снится человеку. Мы можем определить момент, когда человекначинает видеть сны, но что он видит, мы не знаем. Это может быть сон овашей планете, а может быть сон самый обычный и земной. Физиологически ониодинаковы. Должно быть, на лице моем было написано такое разочарование, что онадобавила: - Поверьте, мы бы с удовольствием помогли вам, но я просто не знаю... В ее глазах не было ни насмешки, ни брезгливого равнодушия. И за это яуже был ей благодарен. - Простите, Нина Сергеевна, я отнял у вас столько времени. Я протянул ей руку и на долю секунды задержал ее ладонь в своей. Онавнимательно посмотрела на меня, и по лицу ее снова скользнула слабаяулыбка. - До свидания, - сказала она. Я подумал, выходя, что был бы рад, если бы ее слова оказались вещими.До свидания, Нина Сергеевна. День был холодный. Снег еще не лег, и голый асфальт стыл на морозе, иот вида его серой наготы было особенно зябко. Мне должно было бы быть грустно. И оттого, что лаборатория сна помочьмне ничем не могла, и оттого, что у нее такие прекрасные глаза, и оттого,что на пальце у нее нет обручального кольца, а у меня есть, и оттого, чтосвинцовое небо совсем неохотно цедило скупой зимний свет. Но мне не былогрустно. Мой маленький друг протягивал мне с Янтарной планеты не толькозыбкую паутину сновидений. Он посылал мне бодрость и веру, и япочувствовал, что начинаю любить далекий и неведомый народец, такой непохожий на нас и такой похожий. Это случилось утром. Когда я шел в школу. Я подходил к аптеке и увиделметрах в ста Вечного Встречного. Лентяй сегодня опаздывал немножко. Яподумал, что улыбаться ему еще рано - все равно не увидит на такомрасстоянии. И вдруг почувствовал в голове... как бы это назвать... ну,легкую щекотку, что ли. Мгновенный зуд, но вовсе не неприятный. Не накоже, не в корнях волос, а где-то внутри, в мозгу. Тут же этот зуд перешелв неясное бормотание. Я по инерции продолжал идти навстречу ВечномуВстречному, и с каждым нашим шагом, сокращавшим расстояние между нами,бормотание становилось громче, чище, явственнее, словно голова моя былаприемником и кто-то подкручивал ручку настройки. Когда Вечный Встречныйбыл уже в нескольких метрах от меня и мы улыбались друг другу, я услышалчеткие слова: "Какой симпатичный молодой человек!" До самых последних часов своей жизни я буду помнить эти слова! Я не могу описать вам голос, который я услышал. Это был явно не голосВечного Встречного. Голос был как бы бесплотный, мой, внутренний голос,без тембра, звука, без окраски, но он четко произнес слова "какойсимпатичный молодой человек", и я слышал эти слова. С невообразимой скоростью у меня перед глазами замелькали терминыучебника психиатрии. Вербальные иллюзии, слуховые галлюцинации,псевдогаллюцинации... На мгновение мне стало страшно. В груди образовалась пустота, властновсосала в себя желудок, сердце пропустило такт. Значит, я все-таки схожу сума, подумал я и понял тут же, что это неправда. Нет, это неправда. Мнеуже не было страшно. Мною овладело детское ощущение, что происходит что-тоинтересное. Что из фотоаппарата вдруг действительно вылетела птичка исказала "здрасте". Я обернулся. Вечный Встречный был уже метрах в ста позади меня. Япомчался за ним, размахивая портфелем, в котором лежал проверенныйнакануне диктант. Из сорока одной работы семь двоек. Не блестяще, прямоскажем. - Простите, - сказал я, запыхавшись, и Вечный Встречный посмотрел наменя с недоумевающей улыбкой. - Что вы подумали только что, проходя мимоменя? Это очень важно. Поверьте мне, это... Вечный Встречный весело рассмеялся: - Что я подумал? Я подумал: "Какой симпатичный молодой человек". И,ей-богу, это не комплимент, я в этом действительно уверен. Я быстро обнял своего незнакомого знакомца и чмокнул его в тугую сизующеку и помчался в школу. Теперь уже в обратном порядке я услышал слова:"Странный мальчик". Сначала они прозвучали чисто и сильно, а затем черезнесколько шагов слились в неясное бормотание и погасли. Странный мальчик. По крайней мере один-то человек уже точно знает, чтоя рехнулся. А мне было весело. Меня захлестывало радостное ожидание чего-то,детское предвкушение праздника. Птичка ярмарочного фотографа вилась вокругмоей головы, обещая удивительные события и необыкновенные встречи. Мнеказалось, что внизу подо мной, в шумной гавани, покачивается на бутылочныхволнах мой галеон, который вот-вот отправится в неведомые страны. А можетбыть, это вовсе не гавань и не галеон, а космодром и ракета. И я иду одинпо бескрайнему полю к серебристой игле, нацеленной в зенит. Я посмотрел на часы. Двадцать восемь минут девятого. Сигарету выкуритья, конечно, не успею, но можно не торопиться. Но я не мог идти спокойно.Забыв о педагогической солидности, я галопом взлетел по лестнице, ворвалсяв учительскую и почти пропел "доброе утро". Семен Александрович испуганно посмотрел на меня и поднял журнал, словнохотел загородиться этим педагогическим щитом, и я явственно услышал: "Ужне пьян ли он?" - Нет, нет, - покачал я головой и увидел, как, увеличенное стекламиочков, в выцветших бледно-голубых глазах математика медленно поднималосьоблачко изумления. Я схватил журнал и помчался в восьмой "А" раздавать диктант с семьюдвойками. Вечером я решил проделать серию экспериментов. Солидных, корректных,как говорят ученые мужи, экспериментов. - Люш, - сказал я жене, - ты можешь произнести про себя какую-нибудьфразу и записать ее на листке бумаги? - А для чего? - Для эксперимента. - Фокус, что ли? - Я ж тебе говорю: эксперимент. Только, пожалуйста, что-нибудьпооригинальнее. А то напишешь "Юрка дурак", и мне будет неинтересноугадывать. - Зато это будет правда. - Люшенька, жена моя, спутница жизни, правда правдой, а экспериментэкспериментом. Ты же женщина. Ты должна быть любопытна и недоверчива, каксорока. Не слезай с тахты. Вот тебе карандаш, вот листок бумаги. Когдабудешь писать, прикрой листок рукой, чтобы я ненароком не подсмотрел. - Дай что-нибудь подложить. Я протянул ей номер "Науки и жизни". Теперь сосредоточиться. Я ужеустановил, что бесплотный голос в моем мозгу звучит чище и громче, когда ясосредотачиваюсь, прислушиваюсь к нему. И наоборот, когда я занятчем-нибудь, голос исчезает. Быстрый, летучий зуд, приятная щекотка. Ощущение включенного приемника.Он включен, но передача еще не началась. И вот голос: "Что б написать...Что ему надо отдохнуть? Просто очень. Он просил пооригинальнее.Какую-нибудь стихотворную строчку... Зима! Крестьянин, торжествуя, надровнях обновляет путь..." Я не удержался. Я хотел написать услышанное тоже на листке бумаги исравнить потом. Вместо этого я пропел: - "Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь..." Галя уставилась на меня, слегка приоткрыв рот, и я услышал, как онаподумала: "Как это он... Фокус какой-нибудь..." - Угадал? - спросил я. - Да-а, - словно не веря себе, протянула Галя. - А как ты это делаешь? - Очень просто, - небрежно и слегка покровительственно объяснил я. - Ясмотрю на тебя и слышу твои мысли. В этот момент, например, никаких ясныхмыслей у тебя нет. Но давай-ка поставим еще один опыт. "Что бы такое придумать, чтоб он не догадался... Какие-нибудь имена...Знакомых... Нет, знакомых он может угадать... Чушь какая, как он может...О, есть! Напишу фамилии сотрудников соседней лаборатории. Зав - Сидорчук,потом этот симпатичный молодой доктор Леонтьев, Малыкина, Ишанова... Какфамилия этого хромого? Ш-ш... А, Шулятицкий. Кто еще? Полищук и Нина Сыч,которые никак не поженятся... Хватит, пожалуй". - Хватит, - кивнул я, и Галя нерешительно посмотрела на меня. У меня было такое впечатление, что она еще не решила: то ли удивляться,то ли восхищаться, то ли обругать меня. А для такой решительной особы, какГаля, неопределенность - состояние противоестественное. - Записала? - спросил я. - Да. - Читаю, - сказал я. - А ты следи по своему списку, не пропустил ли якого-нибудь: "Сидорчук". Дальше у меня записано "с.м.д. Леонтьев". Если яправильно помню, гражданка Чернова, с.м.д. - это симпатичный молодойдоктор. - Я вздохнул, изображая отчаянную ревность. - "Малыкина, Ишанова". - Ешанова, - поправила Галя. - Хорошо. Я великодушен. Я разрешаю этой даме быть отныне не Ишановой,а Ешановой. - Она не дама. Она девушка. - Передай ей мои поздравления. Продолжаю. "Шулятицкий, Полищук и НинаСыч". Правильно? - Правильно. Здорово ты это делаешь!.. Будем ужинать? - Ужинать? - переспросил я. - Не завтракать же. Боже, она только что была свидетелем чуда. Самого настоящего чуда.Маленького настоящего волшебства. И зовет ужинать. Вместо того чтобыупасть на колени и обратить ко мне простертые длани, она зовет меняужинать. У-жи-нать! Слово-то какое нелепое - у-жинать. И этот человек, скоторым я живу под одной крышей, работает еще в научно-исследовательскоминституте. Исследовательском. Научном. Она вся была в этом. Все, что она не могла контролировать, все, что немогла держать в своих маленьких, цепких лапках, она отбрасывала прочь. Ейне нужно было чуда, потому что для созерцания чуда нужна смиренность, асмиренностью моя жена не отличается. - Галя, - сказал я, - ты - младший научный сотрудник. У тебя готоватреть диссертации. Ты знаешь про пищеварение плоских червей больше всех насвете. Ты начинающий ученый. И ты так спокойно отнеслась к тому, что ятебе показал? Как это может быть? - А что я должна была делать? - Галя сползла с тахты, потянулась,выгнувшись по-кошачьи. - Что сегодня по телевизору, ты не знаешь? - Люшенька, - жалобно простонал я, - как я это делал? Объясни мне. - Откуда я знаю? Ну что ты хочешь от меня? Фокус какой-нибудь... - Какой фокус? - загремел я. - Ну какой это фокус? - А-что это? - необычайно вежливо спросила Галя. - Это чтение мыслей, вот что это. - Чтение мыслей, материализация духов и раздача слонов. - Боже мой, какая эрудиция! Ты даже читала Ильфа и Петрова. Ну хорошо,а если бы я сейчас взлетел в воздух и вылетел в окно? - Я бы поплакала полгода и вышла, наверное, за другого. - Спасибо, Люш, за полгода. На самом деле тебе, наверное, хватило быдля слез и полмесяца или полдня. Но я имел в виду благополучный полет.Предположим, я бы полетал и сел на подоконник. И ты бы тоже спросила меня,что сегодня по телевизору? "С ним все-таки что-то происходит, - услышал я ее мысли. - ПопроситьВалентину, чтобы она еще раз поговорила с этим врачом..." - Попроси, попроси! - крикнул я и подумал, что кричать, вообще-то,глупо и я, наверное, на ее месте вел бы себя так же. - Что - попроси? - Теперь, в первый раз за вечер, из Галиных глаз исчездомашний ленивый покой, и вместо него я увидел поднимающееся изумление. - Попроси Валентину, чтобы она еще раз поговорила с этим врачом! - Язнал, что зря распаляюсь, но уже ничего не мог поделать с собой. - Тыабсолютно права. Как только встретишь что-то непонятное, не укладывающеесяв принятые схемы, давай к психиатру! Последняя линия окопов! Раньше - накостер инквизиции, а теперь - в кабинет к психиатру! Если бы я утверждал,что у тебя на голове рожки, ты бы могла подумать, что у меня галлюцинации.Но ведь это не галлюцинации. Сравни две бумажки. Сидорчук, Леонтьев,Малыкина, Ешанова или Ишанова, как там ее... Или это тоже галлюцинация?Семейная галлюцинация? Ладно, когда я пытался рассказать тебе о своих снахи ты оставалась вежливо-равнодушной, я еще мог тебя понять. Какая-топланета, какой-то человечек У с запасной металлической головой, - мало личто кому снится! Но сегодня... Объясни мне... Это же... Это же чудо! Этотелепатия, которой не существует! А ты говоришь - ужинать! Галя подошла ко мне и обняла меня. Знакомое теплое прикосновение.Слабый знакомый запах ее духов. Знакомая комната. Чуть криво висящийэстамп с букетом сирени. Сколько раз я собирался вбить новый гвоздик... - Ну что ты, Юрча, - нежно сказала Галя и потерлась кончиком носа о моющеку. Кончик был мягкий и теплый, и я, несмотря на раздражение, почувствовалприлив нежности к этому существу, которое я безжалостно волок за собой изее привычного теплого мирка к далекой Янтарной планете. - Не нервничай, хорошо? - сказала она. - Наверное, ты прав. Наверное, ядурочка. Но что же делать, если господь обидел меня разумом? Но ведь тытоже глупенький. Как ребеночек. Как по-твоему, что я сейчас думаю? - "Все-таки я его люблю!" - Правильно, - засмеялась Галя. Это уже было нечто более понятное, чем можно было привычнораспоряжаться. Можно было снова почувствовать себя хозяйкой. Я не сердился на нее. Одни жаждут чуда, другие бегут его. Мне былотолько чуть-чуть стыдно за нее. Перед У. И чувство это не было для менясмешным. Галя ушла на кухню, а я подумал, что лучше всего, наверное, было бызабыть о Янтарной планете и начать выступать с так называемымипсихологическими опытами. "А сейчас феномен природы, заслуженный артистреспублики, продемонстрирует опыты чтения мыслей, основанные на ученииИвана Петровича Павлова..." А я в сатанинском черном фраке, бледный, сгорящими глазами выхожу на эстраду, небрежно раскланиваюсь, замечаю вовтором ряду сказочной красоты блондинку, подхожу к ней и пристально смотрюна нее. Бедняжка дрожит и не может оторвать от меня завороженного взгляда.Я прошу ее написать на бумажке два предложения и передать в жюри, а сам,отвернувшись, называю их. Зал гремит овациями, блондинка уже не дрожит, авибрирует, а я продолжаю психологические опыты, основанные на учении ИванаПетровича Павлова. Я улыбнулся. Нет, я не предам своего друга У и его дар ни за какиеденьги, эстраду и завороженный взгляд блондинки. Не я хозяин дара и не длязаработка протянули мне братья У серебряную ниточку сквозь бесконечныепросторы космоса. Вдруг удивительно громко и неожиданно зазвонил телефон. Галя взялатрубку. - Привет, Илюшенька... Да, дома, даю трубку. Я взял трубку. - Ты можешь ко мне приехать? Прямо сейчас? - выпалил одним духом Илья. - Что-нибудь случилось? - спросил я. - О имбецил! Стараешься для него, ломаешь голову, а он спрашивает, неслучилось ли что-нибудь! - Хорошо, Илюша, сейчас приеду. Галя вопросительно посмотрела на меня: - Уезжаешь? - Съезжу к Илье. - Надолго? - Нет, часа через два буду дома. - Езжай, только осторожно. Я сегодня видела такую страшную аварию уБелорусского... Маршрутка и троллейбус... Илья, наверное, высматривал меня в окно, потому что не успел язахлопнуть дверцу лифта, как он тут же распахнул дверь своей квартиры. Онсхватил меня за руку и втащил на кухню, где зло шипел на плите чайник. - Прости меня, Юрочка, но я действительно не ошибался, считая тебяолигофреном. - Спасибо. - И себя тоже. Вчера и сегодня я изнасиловал всех, кто имеет хотькакое-нибудь отношение к кибернетике. - К кибернетике? - Вот-вот. Именно здесь и проявляется твое клиническое слабоумие. Чтотакое твои сновидения, если ты не разыгрываешь нас? Это сигналы, несущиекакую-то информацию. Так? - Очевидно. - "Очевидно"! Я думаю, очевидно. Всем изнасилованным в нашем институтея задавал один и тот же вопрос: если, скажем, одна цивилизация пытаетсяпередавать в первый раз информацию другой цивилизации, как она можетпривлечь внимание к своим сигналам? И все кибернетики в один голосотвечали: чтобы привлечь внимание к своим сигналам, они должны постаратьсяподчеркнуть их искусственный характер. - А как? - Вот именно, а как? И все изнасилованные ответили одно и то же:варьируя сами сигналы или интервалы между ними. Скажем, если сигналыпоступают с интервалами в две, четыре, шесть и так далее единиц времени,можно быть абсолютно уверенным, что интервалы эти не носят случайногохарактера. Или, допустим, интервалы меняются в геометрической прогрессии:два, четыре, восемь, шестнадцать... То же самое можно сказать о длине илисиле самих сигналов. Ты меня понимаешь? - Как будто. - А раз так, то мы можем сделать вывод. Твои людишки безусловноносители разума. Они должны понимать, что те, кто принимает их сигналы,захотят их проверить... - Но их сигналы ведь не нужно расшифровывать. Это ж не какие-нибудь тамточки и тире или кривые. Это кинофильм. Многосерийный учебный кинофильм. - Да, но... - Илья задумался, но тут же встрепенулся. - Они должныпонимать, что само содержание сновидений зафиксировать нельзя. - Почему они обязательно должны так думать? Я не знаю, спят ли онивообще, видят ли сны. Этого я, повторяю, не знаю. Но я же тебе объяснял,что они не знают, что такое мои мысли и чужие мысли. Их мысли свободноциркулируют между всеми братьями У. И для них поэтому необходимостьдоказать кому-то, что я думал то-то и то-то, а не то-то и то-то, абсурднаи не укладывается в сознание. Ты понимаешь, они не могут знать, что такоеложь. А раз они не знают, что такое ложь, они не могут знать, что такоепроверка. - Да, ты, наверное, прав, - как-то сник Илья. - Хотя попробоватьвсе-таки стоит. - А что именно? - То, о чем говорили кибернетики. Частоту сигналов. - Но сон... - Сновидение - это и есть сигнал. Ты ж говорил мне, что в лабораториисна умеют объективно фиксировать начало сновидений. - Да, так мне сказали. Но что такое сон? Заснул... - В отличие от тебя я предприимчив и любознателен. Я сегодня прочелпять книжечек о сне. Сон, дорогой мой слабоумный друг, дело не простое.Там есть свои фазы и так далее. Пойди в лабораторию, упади в профессорскиеноги... - Там изумительные ножки... - Профессорские? - Почти. И глаза. Серые. Потрясающей формы. И узкие, длинные ладони. Еезовут Нина Сергеевна. - Да, это тебе не Янтарная планета. Здесь ты сразу становишьсякрасноречив. С ней ты, я надеюсь, договоришься о сне. - Не говори пошлостей. - Боже мой, боже мой, какое воспитание, какие манеры! Пардон, мсье. Я,знаете, забылся. Экскьюз ми, сэр... Илья что-то еще продолжал бормотать, а я вдруг вспомнил, что забылсказать ему о телепатии. Это было невероятно. Как я мог забыть? - Илюшенька, - сказал я, - а ты знаешь, мне кажется, что они дают намеще одно подтверждение своего существования. - Какое? - Они каким-то образом наделили меня способностью улавливать чужиемысли. Илья встал и выключил газ под плевавшимся паром и негодующе клокотавшимчайником. - Неостроумно. - Я не пытаюсь острить. Подумай о чем-нибудь. Отвернись от меня навсякий случай. Ну, думай же, думай, если умеешь. "Разыгрывает или нет?" - Да нет, Илюша, не разыгрываю. Думай всерьез. Назови про себя хотя быкакие-нибудь цифры. "Семь... сто три... пятнадцать..." - Семь, - сказал я, - сто три, пятнадцать... Илья повернулся ко мне, снял очки, подышал на стекла, потом долго итщательно протирал их полой пиджака. Мне стало жаль его. - Давай еще. Я думаю, - пробормотал он. - "По улицам ходила большая крокодила". - Еще, - сказал Илья. - "Гутта кават ляпидем нон ви..." Если я не забыл, это значитпо-латыни: "Капля точит камень не силой". - Еще, - жестко сказал Илья. - Только не повторяй вслух, а запиши налистке бумаги. И я запишу. Давай. Я написал: "Этого не может быть, потому что этого не может бытьникогда". Он взял листок и долго, мучительно долго читал то, что я написал. Потомто, что написал он. Потом положил рядом оба листка. - Юрочка, как же так? Ты можешь ущипнуть меня, ударить, укусить,порезать, но не очень сильно? Как же так? Этого же не может быть.Понимаешь? Не может быть. Нет ни одного случая четко зафиксированнойпередачи мыслей на расстояние. Ты это понимаешь? - Я это "понимаешь". - Так что же ты стоишь? - А что мне делать? - О боже, почему мой друг так дементен? Это же... это же... этособытие, значение которого не укладывается в сознании. Нет, Юрка, это всеправда? Если я не сплю, в честь такого события я клянусь убрать квартиру,покрыть полы польским лаком и выучить наизусть календарь. Что я сейчасподумал? - Что я стою, как кол, начисто лишенный фантазии. - С ума сойти! Я уж даже не знаю, как отметить... По рюмочке? - Нет, мой друг, - важно ответил я. - В отличие от некоторых я не могуотноситься к своей голове безответственно. А вдруг алкоголь разрушаетспособность к телепатии? - Во имя науки, - жалобно сказал Илья. - Я тебе дам науку, алкаш! - строго сказал я. - К тому же я за рулем. - Ладно, бог с тобой. Я вот сейчас подумал... Хотя зачем мне тебеговорить, раз ты и так читаешь мои мысли... - Разговаривать все-таки привычнее. - Знаешь, Юраня, пока ты особенно не распространяйся о чтении мыслей. - Почему? - Это все слишком серьезно. Не надо делать из этого цирк. Галя знает? - Да. - А кто еще? - Никто. - Возьми с нее слово, что она никому не скажет. Обещаешь? - Да. - А я тоже подумаю, что нам делать дальше. Педагог есть педагог. Я просто не мог отказать себе в маленькомудовольствии. К тому же я, если говорить откровенно, все-таки тщеславен. - Так, подумаем, кого бы сейчас вызвать, - сказал я и встал из-застола. Седьмой "А" затаил дыхание. Я медленно пошел между партами, заложивруки за спину. "Не спросит, прошлый раз с места вызывал", - юркнула мысль КолиСафонова. - Ты в этом уверен? - спросил я, останавливаясь. - В чем, Юрий Михайлович? - вскочил ставосьмидесятисантиметровыйакселерат. - В том, что не спрошу тебя, поскольку прошлый раз с места вызывал. Сафонов несмело улыбнулся. - Ну что ж, уверенность - прекрасная вещь. Раз ты уверен, не спрошу.Садись, мой юный друг. Сафонов сел, недоуменно моргая прекрасными пушистыми ресницами. "А я не выучила!" - испуганно подумала Аня Засыпко, маленькаячистенькая, беленькая девочка, у которой была самая длинная и толстая косав классе, а может быть, и в мире. - Печально, Анечка, печально, - сказал я и посмотрел на нее. Класс встрепенулся. В мире нет более отзывчивой аудитории, чем школьныйкласс. Бездельники почувствовали, что на их глазах происходит что-тоинтересное, и на всех лицах, кроме беленького личика Ани Засыпко, былнаписан живейший интерес. Аня стояла молча, маленькая чистенькая, беленькая девочка с длинной,толстой косой. - Ты ведь не выучила на сегодня? - играл я с ученической мышкой эдакимучительским котом. Аня еще больше потупилась и густо покраснела, отчего сразу стала похожана дымковскую игрушку. - Садись, Аня. Я твердо знаю, что ты не готова, я это знал с тойминуты, когда только вошел в класс, но не буду тебя спрашивать. Я несадист, я не получаю удовольствия от двоек и записей в дневнике. ВотСафонов только сейчас подумал: "Как это он узнал?" Верно, мой юный друг? Сафонов сделал судорожное глотательное движение и так выразительнокивнул, что класс дружно рассмеялся. - Вы видите, милые детки, сколь тщетны ваши попытки ускользнуть из моихсетей. Видите? Класс печально кивнул. Я их понимал. Плохо, когда ты в сети. Япосмотрел на Антошина. Мне показалось, что в глазах у него тлеетзаговорщический огонек. Я подошел к нему. "Хоть бы меня спросил", -подумал Антошин. Даю вам слово, у меня на глаза чуть не навернулись слезыблагодарности. - У меня такое впечатление, что Сергей Антошин не прочь бы ответить.Так, Сергей? Антошин встал: - Я учил, Юрий Михайлович. Он действительно выучил, мой милый Антошин. Он отвечал на "четыре", ноя с наслаждением поставил ему "пять". В журнале и в дневнике. Нина Сергеевна Кербель встретила меня у входа в лабораторию. - Я не думала, что вы так быстро приедете. - Вы назначили мне аудиенцию в четыре, а сейчас ровно четыре. - Неужели уже четыре? Пройдемте сюда, вот в эту комнатку. Показаведующего нет, я здесь обосновалась. Нина Сергеевна села за стол, закрыла глаза и помассировала себе веки.На носу были заметны крошечные вмятинки от очков. Я молчал и смотрел нанее. Она, должно быть, совсем забыла обо мне. Наконец она встрепенулась,открыла глаза и виновато улыбнулась: - Простите, я что-то устала сегодня... - Господь с вами... - Слушаю вас. Она, должно быть, не хотела, чтобы я услышал ее вздох, но я услышалего. Я не хотел этого делать, но уже не мог остановиться. - Нина Сергеевна, подумайте о чем-нибудь, - сказал я. Она подняла свои прекрасные серые глаза и посмотрела на меня: - В каком смысле? - В буквальном. О чем угодно. Произнесите про себя какую-нибудь фразу. - Для чего? - Нина Сергеевна, будьте иногда покорной женщиной, подчиняющей своюволю мужской. - Вы думаете, я никогда этого не делала? - Она улыбнулась своей слабой,неуловимой улыбкой. - Ну хорошо. Задумала. - Простите меня, но это банально. Вы подумали: "Что он от меня хочет?" Нина Сергеевна чуть-чуть покраснела и пожала плечами. - Еще раз. Что-нибудь более специальное, чтобы свести к минимумуслучайное совпадение... Ага, вот это лучше. Вы произнесли про себя фразу:"Быстрый сон был открыт в 1953 году Юджином Азеринским из Чикаго". Угадал? - Как вы это делаете? - Не знаю. Я думаю, что это как-то связано с тем, что я рассказывал вамв прошлый раз. - С вашими сновидениями? - Да. - И когда вы впервые обнаружили в себе такую способность? - Манеры НиныСергеевны сразу стали напористыми, энергичными. Передо мной был ужеисследователь. - Вчера. - Гм!.. И вы действительно слышите мои мысли? - Когда нахожусь достаточно близко и концентрирую внимание. НинаСергеевна, я ведь пришел к вам, честно говоря, не для того, чтобыпродемонстрировать свои телепатические способности... - О чем вы говорите, я вас не отпущу! Вы даже не представляете себе,как это интересно... - И тем не менее не это главное. Вы давеча говорили мне, что умеетефиксировать своими приборами начало и конец сновидений. - Совершенно верно. По странному совпадению я только что задумывалафразу, которую вы услышали... Помните, о быстром сне? Так вот, как разбыстрый сон, иногда его называют парадоксальный сон, ремсон илиромбэнцефалический сон - видите, сколько названий, - этот сон и есть сон,во время которого мы видим сновидения. - И вы можете фиксировать этот сон? - О да, несколькими способами. - Хорошо, Нина Сергеевна. Представьте себе на секундочку, что я несумасшедший... - Я... - Я понимаю. Не надо извинений. Представьте себе на секундочку, что моирассказы о Янтарной планете истинны. Истинны в том смысле, что такаяпланета существует в реальности, а не в моем воображении. И что мои сны -это информация, которую эта цивилизация посылает нам. Я повторяю -допустим. Так вот, кибернетики говорят, что при передаче сигналов любаяцивилизация постарается сделать так, чтобы эти сигналы можно было легковыделить, чтобы виден был их искусственный характер. - Вы хотите сказать... - Совершенно верно. Если считать сны сигналами, может случиться, чтопериодичность их или интервалы между ними будут подчиняться какой-то явнойзависимости. Вы меня понимаете? - Вполне... - Я прошу вас об эксперименте как о личном одолжении. Если все этоокажется чистой фантазией, мы просто забудем об этом. А если нет... - А если нет? - Тогда подумаем. - А мне бы хотелось посмотреть на вашу энцефалограмму во время чтениямыслей. Это может быть интересно. Во всяком случае, таких работ никтоникогда, по-моему, не делал. Хотя бы потому, что телепатии, как известно,не существует. - Ну и прекрасно, Нина Сергеевна. Вы кандидат? - Да. - Вы станете доктором. Потом заведующей лабораторией. Потом вас выберутчленом-корреспондентом. Вы будете самым красивым членкором. И все будутговорить: "А, это та, интересная, открывшая телепатию..." - "Подумаешь,повезло просто. Попади этот Чернов ко мне в руки, я бы уж академикомстал..." - "Все равно она интересная дама..." - Благодарю вас. - Нина Сергеевна улыбнулась уже совсем весело. - За что? - За самого красивого членкора и за определение "интересная". - Не стоит. - А я-то уже сейчас считала себя красивой... - И я это считаю, - сказал я очень серьезно, и Нина Сергеевна быстровзглянула на меня. - Так вы обещаете? - Ну, раз вы гарантируете мне членкора, я поговорю с шефом, он как раззавтра выходит после отпуска. - А он... - Попробую уговорить.